Развитие предпринимательства в отраслях текстильной промышленности

Совсем иные процессы происходили в это время в текстильной промышленности. В 60-х годах не только Россия, но и вся Европа переживала хлопковый голод, вызванный гражданской войной в США. Цены на хлопок выросли вдвое.

В России это стало толчком к созданию собственной сырьевой базы. Начали с Закавказья, затем перешли в Среднюю Азию. К 1900 году уже треть потребляемого промышленностью хлопка производилось в России. Создание хлопковой базы происходило не стихийно: фабриканты ехали в Среднюю Азию, скупали тысячи десятин земли, выписывали семена американского хлопка и налаживали плантации.

Хлопковый голод стал толчком к образованию так называемых комбинатов. Раньше были отдельно прядильные, ткацкие и красильно-набивные фабрики. В период хлопкового голода, пользуясь дефицитом, владельцы прядильных фабрик дополнительно вздули цены на пряжу. Чтобы выйти из положения, владельцы ткацких фабрик стали сами готовить для себя пряжу, дополняя ткацкое производство прядильным. Так же делали и хозяева красильно-набивных предприятий, дополняя набивное производство ткацким и прядильным. В результате и получались комбинаты, которые объединяли полный цикл хлопчатобумажного производства.

В 1900 году комбинаты давали подавляющую часть хлопчатобумажных тканей в стране. Это были очень крупные предприятия. В среднем на комбинат приходилось более 3 тыс. рабочих и производилось продукции на 4-5 млн. руб. в год.

В первые пореформенные десятилетия в хлопчатобумажной промышленности закончился промышленный переворот: в Англии это привело к массовому разорению ткачей-ремесленников. Нечто подобное происходило и в России. Уже в 60-х гг. ткацкие промыслы были придатком к фабрикам: кустари получали фабричную пряжу и работали на фабриканта. Они тогда готовили основную массу суровых тканей для народного рынка. Таким образом, механический ткацкий станок вытеснял не «свободного» кустаря, а кустаря, работавшего на капиталиста.

Промышленный переворот понижал цену тканей. В соответствии с этим понижалась цена тканей, произведенных кустарным способом. Если цена фабричных тканей понижалась по мере снижения их себестоимости, то себестоимость кустарных тканей не понижалась. Кустарь зарабатывал все меньше и вынужден был прекращать дело.

К концу ХIХ в. Россия занимала четвертое место в мире по потреблению хлопка, причем, по темпам роста хлопчатобумажной промышленности опережала другие страны.

Льнопеньковая промышленность развивалась по-прежнему медленно. Россия снабжала льном всю Европу: здесь производилось более 70% льна, поступавшего на мировой рынок; 65% льняных тканей в Западной Европе вырабатывалось из русского льна; 60-70% российского льна шло на экспорт. Однако из того льна, который оставался в стране, капиталистические фабрики и мануфактуры перерабатывали только 30-40%, остальное волокно перерабатывалось в крестьянских избах.

В первые десятилетия после ликвидации крепостного права основную массу полотна на рынок давали кустари — около 75%. Накануне первой мировой войны, половина льняной промышленности оставалась на стадии кустарного производства и домашней промышленности.

В этой отрасли домашнее и кустарное производство сохранилось так долго, во-первых, потому, что это производство было традиционным, являлось частью натурального крестьянского хозяйства. Поскольку крестьянское хозяйство и теперь оставалось натуральным, денег на покупки не хватало, а труд, особенно женский, не оценивался в деньгах. Поэтому полотно собственного производства представлялось дешевле самой дешевой фабричной ткани, и это не считалось даже работой: пряли на посиделках или рассказывая сказки детям и внукам. Прялка была первым учебным пособием девочки.

Была одна тонкость: деньги от продажи льна были выручкой мужчины, тратились на общие хозяйственные нужды и на кабак — крестьянке от них ничего не доставалось; деньги за пряжу, даже если эта пряжа продавалась по цене льна, были выручкой женщины, на которую муж не мог претендовать. Это были ее деньги, деньги на одежду ей и детям, на убранство избы.

Во-вторых, промышленный переворот здесь происходил позже и проявлялся слабее, чем в хлопчатобумажной промышленности. К тому же он закончился после 1900 г., причем производительность труда повысилась лишь на 60%, а не в десятки раз, как в хлопчатобумажном производстве. Поэтому ткани кустарного изготовления могли конкурировать с фабричными.

Если хлопчатобумажная цензовая промышленность с 1860 по 1900 г. увеличила производства в 14,2 раза, то льнопеньковая — только в 4,5 раза. Кроме указанных причин, замедленные темпы роста льнопеньковой промышленности, объяснялись и тем, что льняные ткани в это время усиленно вытеснялись более дешевыми — хлопчатобумажными.

На развитии шерстяной промышленности отразились трудности с сырьем. Ко времени отмены крепостного права шерсти в стране производилось достаточно, в том числе и мериносовой, необходимой для камвольных тканей, причем часть шерсти шла на экспорт. Но затем поголовье мериносовых овец стало сокращаться — с 15 млн. в 1880 г. до 5 млн. накануне Первой мировой войны.

Дело в том, что южные причерноморские степи, где пасли мериносовых овец, распахивались под пшеницу: овцеводство перемещалось в Среднюю Азию, на Северный Кавказ, где сохранялось традиционное кочевое и полукочевое скотоводство. Внедрить новую породу оказалось очень трудно — пришлось шерсть импортировать.

Вторым фактором, который действовал на развитие отрасли, стал повышенный спрос на камвольные ткани. Мода на эти ткани отражала определенную либеральную тенденцию в обществе: люди не хотели носить казенное мундирное сукно, тем более, что камвольные ткани были тоньше и дешевле.

Если в 60-х гг. они составляли 25-30% всех шерстяных тканей, то в 80-х гг. — половину, а ко времени Первой мировой войны — 2/3 всей продукции шерстяной промышленности. Для камвольных тканей требовалась мериносовая шерсть, которой теперь не хватало.

И еще одно обстоятельство действовало на развитие шерстяной промышленности: в первые десятилетия после ликвидации крепостного права она испытывала застой, потому что в суконном производстве традиционно преобладали крепостные помещичьи мануфактуры. После реформы там еще оставались временно-обязанные отношения, часть помещичьих предприятий закрылась, а часть — с трудом переходила на наемный труд. Следовательно, развитие отрасли тормозили пережитки крепостничества.

Со второй половины 80-х гг. темпы роста отрасли повысились за счет Польши. В 1900 году в Польше было изготовлено 40% шерстяных тканей империи, в 1912 г. — 56%, камвольной пряжи производилось 70%.

Выдвижение Польши было связано с тем, что ее шерстяная промышленность не являлась привилегированной помещичьей отраслью и не испытывала трудного процесса перестройки на капиталистические рельсы. Поэтому промышленный переворот там произошел раньше, чем в России. В 60-х гг. производительность труда в польской шерстяной промышленности была на 80% выше, чем в России, а высокая производительность труда способствовала производству дешевой продукции.

Сокращение мериносового овцеводства и переключение на камвольные ткани также содействовали развитию там шерстяной промышленности: Польша была теснее связана с европейскими капиталистами, поэтому ей легче было наладить импорт мериносовой шерсти и ее переработку.

Собственно, в 60-х гг. шерстяная промышленность Польши была не столь уж мощной. Однако после снижения пошлин на границах Польши с Россией для Польши открылся обширный русский рынок, чем она успешно воспользовалась.

Вся текстильная промышленность России за период с 1860 по 1913 г. увеличила производство в 21,5 раза. Накануне войны текстиль составлял 40% всей промышленной продукции России. По производству тканей Россия практически догнала передовые страны. Накануне войны в Англии производилось 10 млрд. аршин хлопчатобумажных тканей, а в России — 8,5 млрд., но ведь Англия лидировала по этому производству в Европе.